anchiktigra

Главный герой фильма — Джеп Гамбарделла (Тони Сервилло) — блестящий писатель, автор нашумевшего бестселлера «Человеческий аппарат». Ему только что исполнилось 65 лет и он бурно празднует юбилей на крыше в центре Рима. После бессонной ночи он гуляет по набережной и борется с нахлынувшей ностальгией по былым временам в Неаполе, из которого он в молодости перебрался в столицу Италии. Гамбарделла столь же циничен, сколь талантлив и состоятелен: он владеет богемной двухэтажной квартирой с видом на Колизей, по ночам переходит от одной вечеринки к другой. В дневное время суток он подрабатывает колумнистом в местном модном журнале, поддерживает контакт с представителями итальянской арт-элиты. Однажды Джепа навещает немолодой бородатый мужчина, сообщающий ему, что первая и фактически единственная любовь Гамбарделлы ушла из жизни. Сорок лет назад она рассталась с Джепом, не сообщив причины. После её смерти мужчина, оказавшийся супругом женщины, прочитал в её дневнике, что всю жизнь она любила и ждала только Джепа. С этого момента Джеп начинает задумываться о прожитых безвозвратных годах, задавать себе сакральные вопросы: «А не растратил ли я эту самую жизнь впустую?».

Великая пустота. Великая красота может казаться парафразом к фильмам «Рим» или «Сладкая жизнь» Фредерико Фелини. Эти фильмы были взглядами на экстравагантный портрет довоенного и послевоенного Рима. Но в фильме Соррентино мы переносимся на современный Рим, в сегодняшнее время, где общество предстает нам сгнившим, не помнящего своих корней, ту красоту, что было в фильмах Фелини. Это видно в самом начале фильма, где нам показывают поющих женщин, полуцерковную музыку, духовность, красота и вдруг резкий переход на вечеринку, где дикие животные в своей нижней чакре пытаются быть счастливыми. Жизнь их пуста и бессмысленна, их сознание заполонено культурой другой страны, а это означает, что народ не имеет национального самосознания-«А народ, не имеющего национального самосознание не народ, а навоз»-говорил Столыпин, это прямой путь к катастрофе и это не так трудно заметить. И лишь некоторые люди стараются сохранить это великое наследие, культуру, обычаи своего народа. Ведь это все что у нас есть кроме своей земли. Действительно, а может Жизнь наша пуста? А древнее искусство — это то, чем мы ее заполняем? Я считаю, что для любого государства нормой является не только то, что у неё есть культура и обычаи и тд, но и то, как люди чтят эту культуру. А искусство-это то, чем можно выразить культуру любого государства. Именно этим занимаются Паоло Соррентино, Джузеппе Торнаторе, Лукино Висконти, Фредерико Фелини, отдавая дань уважения культуре своей страны-Италий. «Корни — это очень важно» говорится в фильме. В этом и есть великая красота в искусстве, в культуре, а какая бы ни была жизнь — пустой или веселой, древнее искусство является нашим непосредственным ориентиром в жизни. Фильм превосходен в режиссуре, в атмосфере, в идеи. Добротные актеры, сценарий, запоминающиеся монологи. Этот фильм стал новым приятным явлением в кинематографе и у него есть все шансы быть выдающимся или даже классикой. Рядовым зрителям могут не зайти, а вот киноманам обязателен к просмотру. ХАДИС Карданов



Когда-то Италия была славна изобразительным искусством, в XX веке дала миру великий кинематограф, а теперь гордится модными домами и пиццей. Вместо великого искусства здесь бессмысленный акционизм: обнаженная актриса с серпом и молотом, нарисованными на причинном месте, с разбегу бьется головой о стену... Выдающийся, но очень грустный фильм. Татьяна Алешичева



Время необходимо убивать до тех пор, пока оно не убьет тебя. Сюжета как такового в фильме нет вовсе, и это признак не слабости, а независимости. Сквозной нитью через «Великую красоту» проходит идея Флобера «написать роман ни о чем». Живущий ни для чего Джеп, по сути дела, пишет в соавторстве с режиссером этот самый роман. Наполняя пространство и время бесконечными деталями и эпизодическими персонажами, насыщая и без того плотную картинку виртуозного оператора-маньериста Луки Бигацци несмолкающими диалогами и оглушающей дискотечной музыкой (в моменты молчаливых ночных прогулок по улицам и площадям Рима она сменяется классикой), Соррентино создает идеальный портрет пустоты, засасывающей, как в воронку, главного персонажа, а вместе с ним – и зрителя. Великая красота – то, чего не существует в реальности. Даже в Риме. Тем не менее, вечный город – дряхлеющий на глазах и, подобно эгоистичному патриарху, безразличный к своим тоскующим потомкам – все-таки прекрасен специфической угасающей красотой. Есть в фильме пронзительный эпизод: герой ускользает с очередной фиесты вместе с таинственной личностью, «хранителем ключей», у которого в чемоданчике есть отмычки от всех музеев и палаццо Рима, - и бродит по залам мимо безразличных античных статуй, мимо мрамора Микеланджело, мимо портретов Рафаэля – вечной красоты, которую кинематограф подхватить и передать не в состоянии. На другом краю спектра – современное искусство, над которым приверженец эклектичного необарокко Соррентино глумится вволю: Джепу доводится присутствовать и при перформансе эдакой эрзац-Абрамович (голая дама с лицом, замотанным вуалью, и лобком, раскрашенным под советский флаг с серпом и молотом, с разбегу ударяется головой о стену – и заслуживает экстатические аплодисменты). А потом - при акции в галерее одного из приятелей, чья малолетняя дочь вынуждена по требованию папаши размазывать по гигантскому полотну разноцветную краску, под восторженными взглядами богемной публики. Одна из самых ярких сюрреалистических сцен фильма – в салоне косметолога, накачивающего ботоксом всех подряд, от актеров до бизнесменов, от писателей до монахинь. Эти недешевые уколы выглядят как святое причастие для элиты. Надо сказать, что католическая иконография для эстетики и идеологии фильма как минимум не менее важна, чем наследие Феллини. Герой с неясной для него самого ностальгией поглядывает с террасы своей квартиры вниз, в сад соседнего монастыря, где бегают юные послушницы, - но, поскольку молодость для него остается зоной заповедной и недоступной, к финалу ему приходится встретиться с воплощением религиозной древности: 104-летней святой, приехавшей из Африки сестрой Марией. Встречи с ожившей мумией в морщинах, как манны небесной, ждут представители всех конфессий (эпизод приема у сестры Марии достоин сравнения с кардинальским модным дефиле в феллиниевском «Риме»), однако разговаривать она соглашается только с Джепом, чей роман ей когда-то очень понравился. «Знаете, почему я питаюсь только кореньями? Потому что корни очень важны!». Откровение оборачивается двусмысленной банальностью, необъятный простор над Римом – звенящей пустотой, убивающей в буквальном смысле слова: в открывающей сцене турист-азиат с фотоаппаратом падает замертво, пораженный увиденным, прямо посреди смотровой площадки, под ангельское пение невидимого хора. Формально дело происходит на восходе, но уже в эту минуту становится понятно, что речь идет о закате Европы – предсказанном сто лет назад и наконец-то наступившем. Антон Долин