Двадцатитрехлетняя Пип ненавидит свое полное имя, не знает, кто ее отец, не может расплатиться с учебным долгом, не умеет строить отношения с мужчинами. Она выросла с эксцентричной матерью, которая боготворит единственную дочь и наотрез отказывается говорить с ней о своем прошлом. Пип не догадывается, сколько судеб она связывает между собой и какой сильной ее делает способность отличать хорошее от плохого. Следуя за героиней в ее отважном поиске самой себя, Джонатан Франзен затрагивает важнейшие проблемы, стоящие перед современным обществом: это и тоталитарная сущность интернета, и оружие массового поражения, и наследие социализма в Восточной Европе. Однако, несмотря на неизменную монументальность и верность классической традиции, "Безгрешность", по признанию критиков, стала самым личным и тонким романом Франзена.
Глоток свежего воздуха в современной литературе. Если кратко - история о том, как женщины портят жизнь. Все трагедия. Эта книга о том, что женщина не могла просто принять, любить, простить, обеспечить мужчину тёплым чувством спокойствия, уверенности, безопасности, истинной любовью. Безусловно, все идёт от отношения матери к ребёнку - автор не зря описывает жизнь родителей героев. Психоанализ в действии: эдипов комплекс, безумная Любовь к матери, которая бессознательно стремится отвергать других женщин. Цитаты из книги Джонатан Франзен - Безгрешность:
«Вот бы ей работу, которая нравится, спутника жизни, которому доверяешь, ребенка, который тебя любит, жизненную цель!»
«Быть особенным – дело одинокое»
«Андреас был поражен контрастом между любовью и вожделением. Любовь оказалась чем-то душевыматывающим, перекручивающим живот, диковинно клаустрофобным: словно в него втолкнули безмерность – безмерный вес, безмерные возможности, – оставив для нее единственный узенький выход – бледную дрожащую девочку в плохом дождевике. Прикоснуться к ней – у него и мысли такой не было. Побуждение было – броситься к ее ногам.
Он сел поодаль от нее. Долго – несколько минут – они молчали. Любовь изменила его восприятие: он прислушивался к ее неровному дыханию, смотрел на ее дрожащие руки, и его мучило все то же несоответствие между тем, как много она значит»
«– Рад тебя видеть, – сказал он. Из-за любви у него было чувство, что это самые правдивые слова за всю его жизнь.»
«Так легко во всем винить мать. Жизнь – убогий парадокс, желания безмерны, а ресурсы ограниченны, рождение – пропуск в смерть; так почему не возложить вину на ту, которая тебе все это подсунула? Хорошо, может быть, это и несправедливо. Но твоей матери ничто не мешает винить собственную мать, а той свою, а той свою, и так далее вплоть до Эдема. Люди из века в век порицают своих матерей»
«Есть ли что-нибудь столь же сладко-экзистенциальное, как в три часа ночи идти ради секса по самым пустынным улицам на свете? Как походя уничтожить всякий разумный распорядок сна?»
«Может быть, в этом-то и заключена суть сумасшествия: предохранительный клапан, уберегающий от невыносимого давления тревоги.»
«Кто-то, возможно доктор Гнель, говорил ему, что любой суицид – подмена некоего убийства, которое самоубийца способен совершить лишь символически; каждое самоубийство – несостоявшееся убийство.»
«Блондинки хороши только в молодости (средний возраст Лейла считала Местью Брюнеток).»
«Раздутая и совершенно неудобоваримая»
«Человек, которого мучит чувство вины, может в любой момент положить муке конец, просто поступив правильно, мука все равно реальна, пока она длится, а жалость к себе не так уж переборчива и кормится любыми видами мук»
«Ребенка не заменит ничто: родительская любовь, мучительная и сладкая в своей ненасытности, присуща человеку неотъемлемо.»
«– Душа, – сказал он Пип, – это химическое явление. На этом диване вы видите развитую форму существования фермента. У каждого фермента своя работа. Он проводит жизнь в ожидании той самой молекулы, с которой ему предназначено вступить во взаимодействие. Может ли фермент быть счастлив? Есть ли у него душа? На оба вопроса я отвечаю: да! Фермент, который вы перед собой видите, создан для того, чтобы находить плохую прозу и взаимодействовать с ней, делая ее лучше. Вот во что я превратился: в фермент-исправитель плохой прозы, плавающий в этой клетке. – Он кивнул в сторону Лейлы. – А она переживает, достаточно ли я счастлив.»
«Ссора похожа на рвоту. Чем больше лет проходило с последнего раза, тем сильнее пугала мысль о повторении. Даже когда Лейла в конце концов все-таки заболела и ее затошнило, даже когда умом она понимала, что рвота принесет облегчение, она изо всех сил сдерживалась до последней минуты. А ссоры еще хуже: они даже облегчения не приносили. Вернее было бы сравнить их со смертью: оттягивай, только оттягивай.»
«Тошнота – запрет на любые желания. И ссора тоже.»
«Проблема с жизнью, свободно избираемой каждый день, с новозаветной жизнью, в том, что она в любой момент может кончиться.»
«– Обычно я как-то не чувствую в себе характера.
– У людей с характером так чаще всего и бывает.»
«– Вот две истины, касающиеся популярности, – сказал он. – Во-первых, она делает тебя очень одиноким. Во-вторых, окружающие постоянно проецируют себя на тебя. Это-то отчасти и делает тебя таким одиноким. Ты как бы и не человек даже. Ты всего лишь объект, на который люди проецируют свой идеализм, свой гнев или что там еще. И, конечно, ты не вправе жаловаться, не вправе даже говорить об этом: ведь ты же сам хотел стать популярным.»
«Вдруг – она даже плохо поняла, как он преодолел разделявшее их расстояние, – он снова зажал ее в углу. Его губы были у ее уха, ладонь втиснулась между ее ног. Настал странный, насыщенный предчувствием промежуточный момент. Сама не в силах дышать, она слышала его тяжелое дыхание. Потом его рука двинулась вверх, коснулась ее живота и опустилась в джинсы и трусы.
– А это у вас что? – прошептал он ей на ухо. – Разве не тайное местечко?
– Довольно-таки тайное, – подтвердила она с бьющимся сердцем.
– Не это ли путь к тому, чтобы я вам доверял?
Она не могла поверить, что это происходит. Кончик его пальца внедрялся в нее, и не сказать чтобы ее тело говорило “нет”.»
«У нее не было недостатка в сомнительных причинах, и сейчас, на кровати, когда он, не форсируя событий, целовал ее в глаза и гладил по голове, целовал в шею, расстегивал на ней рубашку, помогал снять лифчик, касался грудей взглядом, пальцами, губами, нежно спускал с ее бедер джинсы, еще нежней трусы, – все эти причины пребывали в гармонии. Она чувствовала, как дрожат у нее на бедрах его руки, чувствовала, как он возбужден, и это было нечто – это было колоссально много. Похоже, ему на самом деле нужно было ее тайное местечко, и не столько умелые negocitos его губ и языка, сколько сознание этой нужности заставило ее кончить так горячо, так неистово.»
«Жизнь слишком коротка, чтобы дрыхнуть.»
«Из философов она говорит только о Кьеркегоре. Можешь вообразить секс с Кьеркегором? Он все время будет спрашивать: могу я это? могу я то? ты мне разрешаешь?»
«– Человеческое тело люди изображают тысячи лет, – сказала она. – Можно было бы подумать, что мы к сегодняшнему дню неплохо в этом преуспели. Но оказывается, сделать это правильно – труднее всего на свете. Увидеть тело таким, какое оно есть. А он не только увидел, но и написал красками. Всем остальным, даже фотографам – по правде говоря, особенно фотографам, – мешает какая-то идея. Но не Икинсу.»
«Я мог целовать ее всю ночь. И я целовал ее всю ночь. Вместе с молодостью я утратил сейчас понимание того, как можно проводить час за часом, довольствуясь одними поцелуями.»
«Любовное томление делает самые ничтожные мысли и дела достойными упоминания.»
«Вся моя личность стала перестраиваться ради защиты ее спокойствия и моей самозащиты от ее упреков. Кто-то может назвать это моей кастрацией, но скорее это было размывание границы между нашими “я”. Я учился чувствовать то, что чувствует она, Анабел училась предвосхищать мои мысли, а что может быть интенсивней, чем любовь без секретов?»
«Всякий наркотик – это избавление от собственного “я”.»
«Забавно: мужчины всегда винят в том, как они поступают с женщинами, самих женщин,
Почему-то женщины всегда винят в том, как они поступают с мужчинами, самих мужчин.»
«Надо ли говорить, что наша половая жизнь неуклонно катилась под гору? Главным образом – в том, что наши души слились. Трудно хотеть кого-то, если ты этим кем-то являешься.»
«Спагетти по-сицилийски с жареными баклажанами и помидорами»
«Чувство вины – пожалуй, самое коварное из того, что может испытывать человек»
«Отвергнуть деньги – просто другой вариант одержимости ими.»
«Не говорите мне о ненависти, если вы не состояли в браке. Только любовь, только годы сопереживания, отождествления, сочувствия могут так глубоко укоренить в твоем сердце другое существо, что от ненависти к нему избавиться совершенно невозможно; особенно если больше всего ненавидишь в этом существе его уязвимость перед тем, что ты делаешь. Любовь упорствует, и вместе с ней упорствует ненависть. Даже ненавидеть свое собственное сердце – не помогает.»
«Ты мог сотрудничать с системой или ей противостоять, но чего ты не мог никогда, какую бы жизнь ни вел – жизнь приятную, безопасную или жизнь заключенного, – это быть от нее независимым. Ответом на все вопросы, крупные и мелкие, был социализм. Замени теперь “социализм” на “сети” – и получишь интернет. Его соперничающие друг с другом платформы едины в своем стремлении задать все параметры твоего существования.»
«Главное, чем манит система, – чувство безопасности, рождаемое принадлежностью.»
«Потребителями в большей мере движет боязнь: боязнь оказаться недостаточно популярными, крутыми, стильными, выпасть из обоймы, отстать от жизни.»
«Его слава вскоре изменила даже их воспоминания о нем.»
«Но секс как идея проблематичен тем, что одни идеи сменяются другими.»
«Лишь много позже, когда интернет стал означать для него смерть, он понял, что смерть проглядывала уже тогда, в онлайн-порнографии. Как и всякая навязчивость, его навязчивая потребность видеть секс на экране, быстро начавшая пожирать многие часы, отдавала смертью, ибо устраивала в мозгу короткое замыкание, сводила личность к замкнутой цепи “воздействие – отклик”. Но было, кроме того, уже в те ранние дни протоколов доступа и групп новостей категории alt ощущение безмерной громадности, которое будут рождать зрелый интернет и его социальные сети; в загруженных изображениях чьих-то голых жен, сидящих на унитазах, – характерное стирание границы между частным и публичным; в умопомрачительном количестве голых жен, сидящих на унитазах – в Мангейме, в Любеке, в Роттердаме, в Тампе, – предвестье растворения индивидуальности в массе. Мозг, низведенный машиной к цепям обратной связи, частно-личное – к публично-общему: личность, по существу, здесь уже убита.»
«Интернет им обоим облегчил возможность быть как дети.»
«Происходящее в виртуальном мире, где красота существует для того, чтобы быть ненавидимой и поруганной, было убедительней, чем происходящее в мире реальном, где красота, похоже, вообще ни для чего не предназначена.»
«Подавленность тоже своего рода наркотик,»
«– У тебя усталый вид, – сказала она.
– Компьютерный век, что ты хочешь.»
«При всем отупении, при всей истраченности, какую он ощущал, ему пришло в голову, что, если обед не очень затянется, у него, возможно, будет еще время за компьютером до возвращения Аннагрет. В реальном мире, где он обитал, он не находил для себя ровно ничего привлекательного.»
«Его, Андреаса, сетевое существование начинало ощущаться им как более реальное, чем физическое. Глаза всех людей на свете, даже его последователей сами по себе, в физическом мире ничего не значили. Какая разница, что тот или иной человек думает о нем про себя? Мысли как таковые не существуют так, как существуют данные, которые можно искать, распространять и читать. И поскольку человек не может пребывать в двух местах одновременно, чем больше он существовал как интернет-образ, тем меньше чувствовал себя живущим во плоти. Интернет означал смерть.»
«Целью интернета и сопутствующих ему технологий было “освободить” человечество от необходимости что-то изготавливать, что-то изучать, что-то запоминать – от задач, которые раньше придавали жизни смысл и составляли ее содержание. Теперь, судя по всему, единственной значимой задачей была поисковая оптимизация.»
«Даже локально, даже в самом малом природа превращает информационные технологии в посмешище.»
«Самое страшное это Ничто не имело для него больше значения, ничто и нигде.»
«Мать, которой всегда все нравится в своём ребёнке просто не может конкурировать с другими женщинами. Она всегда будет лучшей и идеальной.»
«Она сказала Саманте, что Андреас покончил с собой. Саманта, которой трудно было осознать что-либо, не соотнося тем или иным образом с собой, заметила в ответ, что в школе, когда она училась в старших классах, у нее повесился друг и она преодолела это лишь после того, как поняла, что самоубийство – величайшая из тайн.
– Это не тайна, – сказала Пип.
– Еще какая, – возразила Саманта. – Я долго боролась с последствиями. Все думала: я могла это предотвратить, могла его спасти…
– Я могла его спасти.
– Я тоже так думала, но ошибалась. Мне еще предстояло увидеть, что это произошло не из-за меня. Я не должна была чувствовать себя виноватой по поводу того, что произошло не из-за меня. Меня это разозлило, когда я поняла. Я ничего для него не значила. Спасти его я никак не могла, потому что я была«для него ничем. Мне стало понятно, что злость – это куда здоровее на самом деле…»
«Она вспомнила, что говорил Андреас о популярности, о том, каким одиноким она делает человека, о невозможности поверить, что ты кому-то нравишься сам по себе. Не исключено, что миллиардер в этом смысле еще более одинок.»
«Она сотворила вас, чтобы вы были тем, чем не может для нее быть больше никто. Ух как меня злит этот эгоизм.»
«Пип кивнула, но думала она о том, как ужасен мир с вечно идущей в нем борьбой за власть. Секреты – власть. Деньги – власть. Когда в тебе нуждаются – власть. Власть, власть, власть… что это за устройство мира, когда все крутится вокруг борьбы за то, что делает тебя, если ты это имеешь, таким одиноким и подавленным?»
«Вернувшись в тот вечер в квартиру Джейсона, они снова легли в постель. Любовь, которую она начинала чувствовать, выводила секс на новый, почти метафизический уровень; стихотворение Джона Донна, которое она проходила в колледже и плохо поняла, стихотворение об Экстазе, освобождающем от смятения, теперь обретало для нее смысл. Но вслед за Экстазом опять пришло беспокойство.»
«Держат зло слабые люди. Сильные – прощают.»
«Джейсон был неумелый танцор, думающий танцор, и Пип была счастлива, что он мог быть собой, а она собой – не думать, просто двигаться, просто наслаждаться собственным телом.»
«Два человека, подарившие ей жизнь в разбитом мире, злобно кричали друг на друга. Джейсон вздохнул и взял ее за руку. Она крепко сжала его ладонь. Можно, должно быть, справиться лучше, чем ее родители, но она не была уверена, что это ей удастся. Только когда небеса вновь разверзлись, когда по крыше машины забарабанил дождь, посланный необъятным темным западным океаном, когда звук любви заглушил те, другие звуки – только тогда она подумала, что, может быть, справится.»
© Jonathan Franzen, 2015
© Л. Мотылев, перевод на русский язык, главы “Ферма «Лунное сияние»”, “le1o9n8a0rd”, “Убийца”, “Стук дождя”, 2016
© Л. Сумм, перевод на русский язык, главы “В Окленде”, “Республика дурного вкуса”, “Лишняя информация” (под ред. Л. Мотылева), 2016
© А. Бондаренко, художественное оформление, макет, 2016
© ООО “Издательство АСТ”, 2016
Издательство CORPUS ®* * *
Journal information