Этот год у нас, как известно, Год нашего космоса. Моим детям задали ответить на вопрос «Что такое космос?», а мне редакция велела выяснить: «Что такое сны?». К некоторому удивлению, ответ получается практически один и тот же: «Вся непознанная, пока завораживающая и пугающая бесконечность вокруг». Заметьте, в тексте получилось много кавычек, в каком-то смысле символов снов.
Юрий Лоза поет про маленький плот, на котором тихо уплывет, «взяв только сны и грезы, и детскую мечту». Это самая популярная иллюстрация того, как в нашей традиции принято разделять сны и воображение, фантазии.
Границей служит контроль разума. То есть либо полный контроль – это когда мы «здраво рассуждаем», либо частичный, когда мы немного отпускаем вожжи и фантазируем, или сон – бессознательное состояние, за которое мы не несем ответственности, и потому оно часто кажется опасным и неприятным, чуждым.
Бессознательное – вообще пугающая область для думающих людей, людей разумных. Тут есть даже некоторая игра слов: бес-сознательное, словно в наше сознание вселяются бесы. Некоторые борцы за восстановление смыслов русского языка уже пишут – безсознательное. Я в общем поддерживаю: меньше грамматики, но куда больше смысла.
Фантазии разрешены детям, у взрослых же считаются чудачеством, и потому говорить о них принято в определенных интонациях.
Слово «грезы», к сожалению, выпадает из лексикона, хотя именно оно рекомендуется большинством великих ученых начиная с Константина Циолковского и Альберта Эйнштейна для расширения сознания. Мудрецы, нашедшие по-настоящему новые пути развития человечества, именно грезили, разрешая своему сознанию уноситься вслед смелым фантазиям, а уму – работать над их воплощением.
Вспомним и Дмитрия Менделеева. Удивителен не тот факт, что он увидел во сне периодическую таблицу, а то, что сумел записать ее потом. Хотя я подозреваю, что по поводу «увидел во сне» он и многие другие великие просто отшучивались, ибо каждому исследователю известно, как «достает» обывательское «Откуда вы это взяли?».
Сны стали единственным языком, допускающим Другое. Именно поэтому к ним так внимательны и радушны психоаналитики. Сон пациента рассказывает о нем значительно больше, чем он сам.
Об аналитиках поговорим позже. Сейчас я о том, что полезно в жизни привыкнуть видеть сны. Не смотреть, а именно видеть, замечать, запоминать, записывать, рисовать, играть с ними и работать.
Это хорошо поддерживать в семье. Например, как вечером все рассказывают друг другу новости, утром уделять время, чтобы вспомнить и рассказать сны. Их совсем не обязательно обсуждать и анализировать (лучше даже этого совсем не делать!). Детям может быть важно привить привычку помнить сны и относиться к ним внимательно. А взрослые могут заметить со временем, как сны складываются в общую интересную картинку.
В компаниях, особенно занятых интеллектуальной работой и поиском, тоже нужно проводить практику, называемую психологами «матрица сновидений». Это может стать своеобразным расширяющим «мозговым штурмом» и методикой снятия и преобразования напряжения.
Сны бесконечно разнообразны. Очень, конечно, хороши сны с полетами – вроде знаменитого, нарисованного Марком Шагалом. Они – показатель того, как сознание расслабляется и расширяется во сне. Есть серии снов про путешествия в разные места, сны-боевики и сны-приключения. Весьма разнообразны сны с превращениями и встречами. Иногда это продолжение наших дневных мыслей, фантазий, тревог. Недаром психологи говорят: если вам приснился сосед, то это может быть просто сон про соседа. (Потому так важен для анализа контекст сна, события и мысли накануне.) Но часто персонажи снов отражают проекции человека, его не замечаемые днем части личности.
КОШМАРЫ
Я бы разделила их на те, в которых сновидцу грозит опасность: нападают чудища или стихии и т.п., и те, в которых происходит что-то ужасное, отвратительное, что потом больно вспоминать и страшно рассказывать.
Первой категорией люди охотно делятся, в зависимости от контекста и содержания сны довольно легко интерпретируются, в них всегда находится мораль, ресурс и повод для работы. Это часто так называемые кризисные сны. То есть если человек упускает в жизни что-то важное или сопротивляется развитию, то энергия, накапливающаяся в бессознательном, становится угрожающей и начинает настойчиво «наезжать». Такие сны часты в периоды детских и подростковых кризисов, причем они в непатологичных случаях имеют нередко повторяющиеся сюжеты.
Есть другие сны, которые не всегда возможно рассказать и тем более интерпретировать. Это сны, в которых сновидец совершает что-то отвратительное или страшное или, что чаще, – это случается «у него на глазах».
Приведу пример. Молодой маме приснилось, что ее ребенок умер при каких-либо обстоятельствах. Сон оставляет очень неприятные ощущения, особенно тягостные тем, что привидевшееся трудно забыть. Хотя первые усилия сознания обычно направлены именно на это. Поэтому нередко такой сон вдруг вспоминается через несколько часов после пробуждения, в момент, когда цензура разума чуть ослабеет. Далее идет другая защита – толкование. Самое допустимое и потому распространенное – мама волнуется за ребенка, за свою компетентность и старательность. Оно не всегда неверно, важен контекст.
Но есть и другой вариант интерпретации, который недопустим с точки зрения моральной цензуры, и даже аналитик позволяет себе его очень осторожно. Может быть, мама хочет, чтобы он умер. Если мы допустим такую интерпретацию, то сможем перейти к расширяющему и полезному вопросу «почему?» и обнаружить, к примеру, то, что мама очень устает от малыша и приближается к депрессии. Если эта интерпретация верна, то положительный эффект даст снижение заботы о ребенке, помощь других родственников и т.п.
Заметьте, что если мы примем за верную первую интерпретацию (мама волнуется за ребенка), то из нее следует, что маме надо стараться еще больше. Тогда сон может повторяться в разных вариантах и эффект будет негативным. У такого сна могут быть и другие более сложные интерпретации, так как ребенок может воплощать в себе и род, и отношения с супругом, и будущее в разных аспектах, он часто притягивает наши бессознательные проекции, страхи и надежды…
Заодно уж приведу пример расширения смысла подобного сна. 30-летней маме, уже имеющей двух дочерей, одна из которых тяжело больна, снится сон про ее 5-месячного сына. В этом сне она разжигает огонь, используя тетради дочерей, и кладет в этот огонь малыша. Безусловно, можно говорить и об усталости женщины и ее волнениях. Однако сон ярко напоминает древние египетские и греческие мифы, в которых богини (Исида, Деметра) держали в огне маленьких царевичей, чтобы сделать их бессмертными. Кстати, именно старшие сестры привели к матери Деметру в роли няни к младенцу. Такая расширяющая интерпретация дает возможность поработать в активном воображении с разными аспектами жизни человека, дать возможность проявиться его грезам.
Еще есть мудреное, но весьма профессиональное слово – «амплификация» – расширение смыслового поля. Оно требует от аналитика, во-первых, эрудиции – знания мифологии, истории как безграничных источников образов коллективного бессознательного, во-вторых, большой включенности в совместные грезы в процессе анализа, в-третьих, профессиональной осторожности. Ибо у грез задача не в анализе смысла, а в проживании его.
ТОЛКОВАНИЕ
Толкование – это придание смысла. В отношении снов для меня это слово имеет не очень хороший оттенок и ассоциируется с токованием: то есть когда говорить важнее, чем слушать.
С моей точки зрения, юнгианства, толковать чье-то сновидение можно красиво и ярко, и это, в общем-то, привлекает, но это шарлатанство, очень близкое к гаданию по руке или звездам, то есть безусловно можно угадать и можно внушить… Но не профессионально.
Дело в том, что это может делать только владелец сновидения, психолог может участвовать в этом процессе, а степень его вмешательства разнится в разных школах. Чем серьезнее подход – тем меньше активное участие. То есть хороший психолог всегда вовлечен, но его объяснения отнюдь не сводятся к фразе «сон говорит о том, то вам надо…». Есть еще слово «анализ», дорогое фрейдистам. Оно предполагает внимание к отдельным элементам с дальнейшим поиском интерпретаций: «Шпага – это фаллос», «Вода – это бессознательное». Вот я уже использовала наиболее допустимое для меня слово «интерпретация». Это поиск близких смыслов, подсказок. В интерпретации, конечно, присутствует анализ. Важно, что процесс предполагает эту совместную работу.
Приведу такую аналогию. Человек приносит горстку камешков. Толкователь строит из них башенку. Аналитик рассматривает каждый и сортирует по признакам. Интерпретация – совместная игра в сад камней.
Во время амплификаций ресурс черпается из коллективного знания сознательного и бессознательного. Поскольку сновидец может быть очарован или поражен сюжетом или персонажами, ему порой трудно выйти за рамки личной истории. При этом многие сны имеют коллективный характер, и, я бы сказала, исторический формат. Их смыслы могут быть подсказаны человеческим опытом – от древних мифов до квантовой физики. Это, конечно, требует от аналитика серьезной работы не только на сессиях, но и в плане расширения собственного кругозора. Если вас интересует это подробнее – читайте Карла Густава Юнга.
Юрий Лоза поет про маленький плот, на котором тихо уплывет, «взяв только сны и грезы, и детскую мечту». Это самая популярная иллюстрация того, как в нашей традиции принято разделять сны и воображение, фантазии.
Границей служит контроль разума. То есть либо полный контроль – это когда мы «здраво рассуждаем», либо частичный, когда мы немного отпускаем вожжи и фантазируем, или сон – бессознательное состояние, за которое мы не несем ответственности, и потому оно часто кажется опасным и неприятным, чуждым.
Бессознательное – вообще пугающая область для думающих людей, людей разумных. Тут есть даже некоторая игра слов: бес-сознательное, словно в наше сознание вселяются бесы. Некоторые борцы за восстановление смыслов русского языка уже пишут – безсознательное. Я в общем поддерживаю: меньше грамматики, но куда больше смысла.
Фантазии разрешены детям, у взрослых же считаются чудачеством, и потому говорить о них принято в определенных интонациях.
Слово «грезы», к сожалению, выпадает из лексикона, хотя именно оно рекомендуется большинством великих ученых начиная с Константина Циолковского и Альберта Эйнштейна для расширения сознания. Мудрецы, нашедшие по-настоящему новые пути развития человечества, именно грезили, разрешая своему сознанию уноситься вслед смелым фантазиям, а уму – работать над их воплощением.
Вспомним и Дмитрия Менделеева. Удивителен не тот факт, что он увидел во сне периодическую таблицу, а то, что сумел записать ее потом. Хотя я подозреваю, что по поводу «увидел во сне» он и многие другие великие просто отшучивались, ибо каждому исследователю известно, как «достает» обывательское «Откуда вы это взяли?».
Сны стали единственным языком, допускающим Другое. Именно поэтому к ним так внимательны и радушны психоаналитики. Сон пациента рассказывает о нем значительно больше, чем он сам.
Об аналитиках поговорим позже. Сейчас я о том, что полезно в жизни привыкнуть видеть сны. Не смотреть, а именно видеть, замечать, запоминать, записывать, рисовать, играть с ними и работать.
Это хорошо поддерживать в семье. Например, как вечером все рассказывают друг другу новости, утром уделять время, чтобы вспомнить и рассказать сны. Их совсем не обязательно обсуждать и анализировать (лучше даже этого совсем не делать!). Детям может быть важно привить привычку помнить сны и относиться к ним внимательно. А взрослые могут заметить со временем, как сны складываются в общую интересную картинку.
В компаниях, особенно занятых интеллектуальной работой и поиском, тоже нужно проводить практику, называемую психологами «матрица сновидений». Это может стать своеобразным расширяющим «мозговым штурмом» и методикой снятия и преобразования напряжения.
Сны бесконечно разнообразны. Очень, конечно, хороши сны с полетами – вроде знаменитого, нарисованного Марком Шагалом. Они – показатель того, как сознание расслабляется и расширяется во сне. Есть серии снов про путешествия в разные места, сны-боевики и сны-приключения. Весьма разнообразны сны с превращениями и встречами. Иногда это продолжение наших дневных мыслей, фантазий, тревог. Недаром психологи говорят: если вам приснился сосед, то это может быть просто сон про соседа. (Потому так важен для анализа контекст сна, события и мысли накануне.) Но часто персонажи снов отражают проекции человека, его не замечаемые днем части личности.
КОШМАРЫ
Я бы разделила их на те, в которых сновидцу грозит опасность: нападают чудища или стихии и т.п., и те, в которых происходит что-то ужасное, отвратительное, что потом больно вспоминать и страшно рассказывать.
Первой категорией люди охотно делятся, в зависимости от контекста и содержания сны довольно легко интерпретируются, в них всегда находится мораль, ресурс и повод для работы. Это часто так называемые кризисные сны. То есть если человек упускает в жизни что-то важное или сопротивляется развитию, то энергия, накапливающаяся в бессознательном, становится угрожающей и начинает настойчиво «наезжать». Такие сны часты в периоды детских и подростковых кризисов, причем они в непатологичных случаях имеют нередко повторяющиеся сюжеты.
Есть другие сны, которые не всегда возможно рассказать и тем более интерпретировать. Это сны, в которых сновидец совершает что-то отвратительное или страшное или, что чаще, – это случается «у него на глазах».
Приведу пример. Молодой маме приснилось, что ее ребенок умер при каких-либо обстоятельствах. Сон оставляет очень неприятные ощущения, особенно тягостные тем, что привидевшееся трудно забыть. Хотя первые усилия сознания обычно направлены именно на это. Поэтому нередко такой сон вдруг вспоминается через несколько часов после пробуждения, в момент, когда цензура разума чуть ослабеет. Далее идет другая защита – толкование. Самое допустимое и потому распространенное – мама волнуется за ребенка, за свою компетентность и старательность. Оно не всегда неверно, важен контекст.
Но есть и другой вариант интерпретации, который недопустим с точки зрения моральной цензуры, и даже аналитик позволяет себе его очень осторожно. Может быть, мама хочет, чтобы он умер. Если мы допустим такую интерпретацию, то сможем перейти к расширяющему и полезному вопросу «почему?» и обнаружить, к примеру, то, что мама очень устает от малыша и приближается к депрессии. Если эта интерпретация верна, то положительный эффект даст снижение заботы о ребенке, помощь других родственников и т.п.
Заметьте, что если мы примем за верную первую интерпретацию (мама волнуется за ребенка), то из нее следует, что маме надо стараться еще больше. Тогда сон может повторяться в разных вариантах и эффект будет негативным. У такого сна могут быть и другие более сложные интерпретации, так как ребенок может воплощать в себе и род, и отношения с супругом, и будущее в разных аспектах, он часто притягивает наши бессознательные проекции, страхи и надежды…
Заодно уж приведу пример расширения смысла подобного сна. 30-летней маме, уже имеющей двух дочерей, одна из которых тяжело больна, снится сон про ее 5-месячного сына. В этом сне она разжигает огонь, используя тетради дочерей, и кладет в этот огонь малыша. Безусловно, можно говорить и об усталости женщины и ее волнениях. Однако сон ярко напоминает древние египетские и греческие мифы, в которых богини (Исида, Деметра) держали в огне маленьких царевичей, чтобы сделать их бессмертными. Кстати, именно старшие сестры привели к матери Деметру в роли няни к младенцу. Такая расширяющая интерпретация дает возможность поработать в активном воображении с разными аспектами жизни человека, дать возможность проявиться его грезам.
Еще есть мудреное, но весьма профессиональное слово – «амплификация» – расширение смыслового поля. Оно требует от аналитика, во-первых, эрудиции – знания мифологии, истории как безграничных источников образов коллективного бессознательного, во-вторых, большой включенности в совместные грезы в процессе анализа, в-третьих, профессиональной осторожности. Ибо у грез задача не в анализе смысла, а в проживании его.
ТОЛКОВАНИЕ
Толкование – это придание смысла. В отношении снов для меня это слово имеет не очень хороший оттенок и ассоциируется с токованием: то есть когда говорить важнее, чем слушать.
С моей точки зрения, юнгианства, толковать чье-то сновидение можно красиво и ярко, и это, в общем-то, привлекает, но это шарлатанство, очень близкое к гаданию по руке или звездам, то есть безусловно можно угадать и можно внушить… Но не профессионально.
Дело в том, что это может делать только владелец сновидения, психолог может участвовать в этом процессе, а степень его вмешательства разнится в разных школах. Чем серьезнее подход – тем меньше активное участие. То есть хороший психолог всегда вовлечен, но его объяснения отнюдь не сводятся к фразе «сон говорит о том, то вам надо…». Есть еще слово «анализ», дорогое фрейдистам. Оно предполагает внимание к отдельным элементам с дальнейшим поиском интерпретаций: «Шпага – это фаллос», «Вода – это бессознательное». Вот я уже использовала наиболее допустимое для меня слово «интерпретация». Это поиск близких смыслов, подсказок. В интерпретации, конечно, присутствует анализ. Важно, что процесс предполагает эту совместную работу.
Приведу такую аналогию. Человек приносит горстку камешков. Толкователь строит из них башенку. Аналитик рассматривает каждый и сортирует по признакам. Интерпретация – совместная игра в сад камней.
Во время амплификаций ресурс черпается из коллективного знания сознательного и бессознательного. Поскольку сновидец может быть очарован или поражен сюжетом или персонажами, ему порой трудно выйти за рамки личной истории. При этом многие сны имеют коллективный характер, и, я бы сказала, исторический формат. Их смыслы могут быть подсказаны человеческим опытом – от древних мифов до квантовой физики. Это, конечно, требует от аналитика серьезной работы не только на сессиях, но и в плане расширения собственного кругозора. Если вас интересует это подробнее – читайте Карла Густава Юнга.
Источник: "Сонм снов, или Груз грез", Юлия Жемчужникова
журнал Наша Психология (Психология на каждый день), № 4 (49) Апрель 2011
Journal information